Дети войны. Война - это был какой-то кошмар

«Мой отец Кондратьев Николай Тимофеевич был мастером пошива, работал на военном заводе города Рыбинска. Мать Тихоглазова Мария Андреевна была мастер – маслодел. Дома у нас своего не было. Мы жили на квартире. Так случилось, что перед самым началом войны отец бросил семью и ушёл из дома. После ухода отца, хозяин квартиры сразу же выписал меня и маму, а в квартиру привёл другую женщину. Мы, фактически, остались на улице. В это же время у мамы украли сумочку, в которой, кроме денег, были ещё и наши документы. Через несколько дней из окна квартиры хозяин выкинул мамины и мои вещички. Мама и я остались без жилья, без вещей, и ещё без документов. Мама не успела восстановить документы, так как началась война. Мы тогда были в Тутаево. Народ бежал к чёрной тарелке, по которой передавали о начале войны. Все бегут, плачут и повторяют только одно слово: «Война, война!».

Мне очень трудно говорить об этом, но война — это был какой — то кошмар. Когда началась Великая Отечественная война, мне ещё не было шести лет. Как мы выжили с мамой, не знаю. У нас не было прописки, не было жилья и документов. А так как не было документов, то не было и продуктовых карточек. Жили, где придётся. Собирали еду на помойках, а где и люди подкармливали. Маму отправляли в глухие деревни работать со скотом. Но в период войны в деревнях был сумасшедший голод. От голода скот стоял даже на подвязках. Молоко всё сдавали. А когда привезли эвакуированных из города Ленинграда детей, то мама по пол — литра молока стала отдавать этим детям. Её тогда арестовали, забрали в тюрьму, но надолго не посадили. Была война. Кому – то надо было работать. Да и молоко мама давала ведь детям эвакуированным. Свои-то дети с голоду пухли.

Когда фашисты только начали бомбить город Рыбинск, то в первую очередь они пытались разбомбить Рыбинское водохранилище. Однако, солдаты Советской Армии отбивали все атаки врага, крепко охраняли водохранилище и не допустили его разрушения. Немецкие самолёты — рама летали над городом постоянно, летали низко, как — будто фотографировали объекты, для очередной бомбёжки. И действительно, после таких полётов население сразу же предупреждалось, чтобы назавтра все прятались, где могли и не выходили на улицы, так как назавтра город обязательно подвергался бомбёжке. Так разбомбили сначала маслозавод. Потом мама работала табельщицей на заводе, где делали катера (его просто называли «катерозавод»). Все катера были зачехлены, но немцы разбомбили и этот завод. Также бомбили и бомбоубежища. Да, весь город постоянно бомбили. Я видела, как все кругом горело. А вот Рыбинское водохранилище оказалось фашистам не по зубам. Смогли наши солдаты его сохранить. Однажды, не помню куда, но детей куда – то везли на автомашине. Ехали по полю, а в поле росли огурцы. Все дети поели огурцов и заболели. В медпункте потом всем делали уколы. Но, когда поехали на машине дальше, то детей уже осталось совсем мало.

Люди жили в бараках, нашлось место там и для нас, с мамой. Кроватей, как таковых, не было. Прямо на земле сплошь были разложены жесткие сетки от кроватей. Постели тоже никакой не было. И пола не было, его сожгли, чтобы обогреться. Также пошли на обогрев и доски с общественного туалета. Мама вместе с другими женщинами копала окопы. При очередной бомбёжке она была ранена. От голода мы (все дети) были распухшие и вшивые, еле на ногах держались. Одежды вообще никакой не было. После каждой бомбёжки были пожары. Потом мы лазили по этим пожарищам, искали хоть что-нибудь, для одежды. От одежды иногда находили рукава, с одного края их перевязывали и одевали их потом, как чулки. На рынке тогда продавали обувь брезентовую на деревянной подошве.

Недалеко от бараков находились два военных госпиталя. Но, к госпиталям близко подходить детям запрещалось, а тем более собирать что-нибудь на свалке, чтобы раненые не могли видеть распухших от голода детей. Постоянно дежурившие охранники детей отгоняли. Недалеко от госпиталя была помойка – свалка отходов. Ходили туда на «охоту». С помоек собирали все отходы, которые можно было бы использовать как еду. Делали это женщины только ночью и украдкой. Охранники запрещали собирать отходы с помоек и даже наказывали, били женщин. И делалось это только для того, чтобы раненые солдаты (а их в госпитале всё-таки кормили) не смогли случайно увидеть и узнать, как фактически живут женщины и дети. А потом оба госпиталя в одну ночь куда — то исчезли. Может из-за того, что уж довольно активно фашисты бомбили город, а также и бомбоубежища.

Однажды, когда в очередной раз начали бомбить, все бежали в окопы или в бомбоубежище. Я потеряла маму, кричала, но нигде её не видела, а мама в это время бегала, искала меня. Все кричали мне: «Ложись, ложись!», а я почему – то стояла и всё маму звала. Немецкий самолёт пролетел надо мной так низко, что меня даже волной обдало. Из окопа вдруг выскочил солдатик, обхватил меня и сразу же упал. Потом он был такой тяжёлый, что меня из-под него еле вытащили. Чувство вины за гибель этого солдатика всю жизнь живёт в моём подсознании, как – будто я была виновата в его смерти. А может он всё-таки выжил?

У мамы были два родных брата. Оба они погибли в годы Великой Отечественной войны. Махаев Василий Андреевич – при эвакуации завода из города Рыбинска в город Уфу, на стоянке с поезда побежал за кипятком. В это время началась бомбёжка, поезд сразу же тронулся, а Василий Андреевич погиб под бомбёжкой. Махаев Николай Андреевич, уходя на фронт, говорил сестре, то есть моей маме: «Я – коммунист, иду на фронт защищать свою Родину. Твой долг – оказать помощь детям и жене погибшего брата». Николай Андреевич также погиб, в боях в Украине под городом Белая Церковь.

День Победы. Это было в деревне Софронки, там была школа, за четыре километра от дома. В школе собрали всех, и детей, и стариков. Потом вышел мужчина и сказал: «Мы вас всех поздравляем. Кончилась война. Ваши папки скоро вернутся домой». Я побежала к маме сообщить ей радостную весть. За мной побежали остальные: и дети, и старики. Я прибежала к маме на работу, и кричу: «Война кончилась!». У всех женщин руки упали, все плакали, обнимались, целовались. Через некоторое время, уже с трибуны выступал мужчина. Он говорил: «Дорогие дети, дорогие дети, кончилась война» и сам плакал, и почему – то всё время падал. Потом уже кто-то сказал, что у него не было ног.

Вот уж семьдесят восемь лет прошло с того времени, как началась война. И детство моё — всю войну прошло под бомбёжкой, прятались, где могли, жили, где придётся, постоянно в холоде и жесточайшем голоде. За счастье было найти что-нибудь съедобное на свалках, на помойках, рылись в этом дерьме, как бездомные собаки. От голода я была вся распухшая. Если руку в локте согнуть и пальцем легонько надавить на неё, то палец проваливался, и получалась ямка до самой кости. Эта ямка долго оставалась ямкой, а потом на этом месте появлялся синяк. Фактически у меня не было детства, его отняла война. А дети, пережившие войну, уже никогда не становились детьми. Младенцы, конечно, могут не помнить, что было и как. А вот дети в сознательном возрасте из войны уже выходили взрослыми людьми. Давно это было, а в памяти всё, как – будто это было только вчера. Война – дело страшное, и её никогда не забудешь. Чувство страха у меня так и осталось с войны, что в любой момент начнётся война и будет снова голод, и до сих пор, порой, бывает автоматически получается, но у меня под подушкой вдруг окажется припрятанным кусочек хлеба. Голод – это очень страшно. Конечно, были люди, которые и в войну не очень голодали. Моя мама ездила по разным деревням, собирала молоко. Уезжая в другую деревню, она усаживала меня у окошка и говорила: «Жди меня». Однажды, я также сидела у окна. Подошла женщина и говорит: «Я знаю, что мать твоя уехала в другую деревню, но она оставила тебе еду». Я говорю: «Нет». А женщина опять говорит: «Но, уж кусочек хлеба всё – равно есть. Не отдашь хлеб, убью». Так и вырвала она из моей руки этот кусочек хлеба. Лицо и очень злые глаза этой женщины я забыть никак не могу, очень хорошо помню их и сейчас.

В 1950 году мама со мной приехала в Бодайбинский район. Работала упаковщицей слюды в цехколке рудника Слюдянка. Мне было пятнадцать лет. В то время в Слюдянку привозили много ссыльных и женщин, и мужчин. Как я начала работать? Для работы на телеграфе пос. Слюдянка нужен был телеграфист. Работать на телеграфе — желающих было много, особенно женщин из Украины, но ссыльных на эту работу никого не брали. И тогда, вдруг предложили работать на телеграфе мне, пятнадцатилетней девчонке. Так, с пятнадцати лет я и начала свою трудовую деятельность. В связи отработала я двадцать лет и ещё шестнадцать лет – в военизированной охране, награждена медалями: «За доблестный труд. К 100-летию со дня рождения В.И.Ленина» и «Ветеран труда», много имеется поощрений районного значения».

Не дожив до юбилейного Дня Великой Победы, совсем недавно ушла в мир иной тихая и очень скромная женщина, Ирина Николаевна Ленц 1935 года рождения. Она была членом общественной организации «Союз пенсионеров России» пос. Мама. Мне посчастливилось быть с ней рядом, беседовать с ней. Ирина Николаевна была очень рада каждой нашей встрече. И хоть нет её сейчас с нами, но зато навсегда остались воспоминания Ирины Николаевны о жизни и своём военном детстве в годы Великой Отечественной войны. И спасибо ей за это.

Председатель местного отделения

ООО «СПР» п. Мама

Н. Сталькова